Эдуард Анатольевич Будогоский (1903-1976)

График, художник-иллюстратор.

Художник родился в 1903 г. Образование получил на графическом факультете Академии художеств (позднее ВХУТЕМАС), где в ту пору преподавали М. Добужинский, В. Замирайло, В. Конашевич, Е. Кругликова, Д. Митрохин. Специализируясь на ксилографии, Будогоский обучался у П. Шиллинговского, который, однако, не оказал на него решительно никакого воздействия. Будогоский избежал и влияния В. Фаворского, и А. Кравченко, чье творчество ему глубоко импонировало, и В. Лебедева, помощником которого в Детгизе он проработал восемь лет. Далек он был и от известной группы граверов — Н. Бриммера М. Орловой-Мочаловой С. Мочалова, Н. Фандерфлит, с которыми учился и был тесно связан. Черты ленинградской ксилографии, конечно, угадываются в работах Будогоского - в утонченной, несколько узорной манере, в большем тяготении к плоскостности, чем к объемности, — но не более того. Он всегда был сам по себе — ни на кого не походил, ни к кому не примыкал, ни за кем не следовал. Да и за ним никто не смог бы пойти — так остро индивидуально его творчество.

Сформировался Будогоский довольно быстро. Если первая книга, проиллюстрированная в 1927 г., была еще робкой, полуученической, то уже в 1930 г. в нескольких книгах он обнаружил себя как мастер зрелый и совершенно оригинальный. С того момента Будогоский работал и много и плодотворно. До конца 30-х гг. он проиллюстрировал и оформил около тридцати книг. 

Будогоский не «оформитель». Он исполнил ряд обложек — они превосходны, но привлекательность каждой из них не в общем образном и композиционном строе, а в изобразительном мотиве, который всегда играет главную роль и решается как откровенная иллюстрационная вставка, дополняемая надписью. Будогоский — прежде всего и более всего иллюстратор. И иллюстратор своеобычный, его произведения и самый характер труда далеки от устоявшихся и в общем справедливых представлений об искусстве иллюстрации.

Иллюстрация. Ч. Диккенс. Большие ожидания. Л., Детгиз, 1935Будогоский сам называет авторов, близких ему: Диккенс, Твен, Олдрич. Характерно само соединение двух великих писателей с третьим, давно забытым: это подлинное родство, не знающее рангов. Действительно, «Большие ожидания» (1935), «Приключения Тома Сойера» (варианты 1935 и 1940 гг.) и «Воспоминания американского школьника» (1930) — лучшие произведения художника.

К названным именам непременно следовало бы прибавить имя Л. Будогоской (сестры художника), одной из интереснейших детских писательниц, почти все книги которой художник иллюстрировал: и «Санитарки» (1931), и «Нулевки» (1933), и «Повесть о фонаре» (1936), и, наконец, «Повесть о рыжей девочке» (1939), в рисунках к которой он успешно соревновался с более ранними иллюстрациями Петра Соколова. Любимые писатели Будогоского в большинстве — зарубежные и несовременные, но это вовсе не говорит о пристрастии художника к материалу в какой-то мере экзотическому. Как раз наоборот. Будогоский удовлетворяется самыми общими географическими, этнографическими и историческими признаками, да и их старается по возможности сгладить, снять с них налет необычности, приблизить к нашему восприятию.

Маленькие деревянные домики и дощатые заборы почти неотличимы друг от друга в его иллюстрациях не только к Твену и Олдричу, чьи герои — ровесники и соотечественники (иные гравюры из этих двух книг могли бы поменяться местами), но ик Диккенсу, и к Будогоской. А в них, в этих домиках и заборах, угадываются приметы обыкновенного дачного поселка на Карельском перешейке под Ленинградом, вроде того, который он показал в гравюрах к «Джиахону Фионафу» Е. Верейской (1930).

Будогоский легко пренебрегает многим из того, что обычно занимает иллюстратора. Он редко старается дать нам точное представление оИллюстрация. М. Твен. Приключения Тома Сойера. Л.. Детгиз, 1935 своих героях — об их характерах, психологических состояниях, порой даже о внешности. Они обрисованы общо и как бы «не в фокусе» внимания. Не случайно большинство его иллюстраций построено на общих планах (средние, а тем более крупные — редки), когда сколько-нибудь детальная характеристика человека и не очень возможна, и не очень нужна, потому что главным становится не характер человека, а его взаимоотношения со средой, та атмосфера, которая этими взаимоотношениями возбуждается.

Будогоский не стремится к изобилию и многообразию мотивов. Он идет не вширь, а вглубь. Решительно сужая круг изображаемого и выражаемого, он побуждает наше внимание проникать в сокровенность явления, не задерживаясь на его поверхности. Постоянство его симпатий так сильно, что некоторые излюбленные мотивы он не боится переносить из книги в книгу (если это позволяет литературный материал) и упорно варьировать в своих станковых работах. Самые эти мотивы немногочисленны. Прежде всего лес, но не всякий лес, а именно характерное сочетание мощных, немного мрачных стволов деревьев с причудливым узорным плетением трав и кустов (в контрастности этого сочетания соединились противоположные стороны отношения человека к природе). И человеческое жилье, опять-таки не всякое жилье и уж, конечно, не городское (Будогоский не урбанист), а все те же деревянные домики и заборчики, естественную дощато-

тесовую фактуру которых художник передает с видимым наслаждением. Не то сельские, не то дачные, не то провинциальные места: тихая и скромная жизнь вдали от суеты, рядом с природой.

Иллюстрация. Т. Олдрич. Воспоминания американского школьника. М.—Л., ГИЗ, 1930Будогоский — с разного рода оговорками, — быть может, прямой потомок сентименталистов, чудом оказавшийся в нашем веке. Идеал его искусства — теплый свет, льющийся из окна уютного домика в непогоду. Ливни, бури, порывы ветра, раскачивающего деревья, облака, несущиеся по хмурому небу, — все эти явления грозной стихии, так часто возникающие в его гравюрах, нужны ему не сами по себе, а лишь для того, чтобы мы сильнее ощутили очарование и трогательность простого человеческого бытия. И у Диккенса ему дороги не гротескные характеры, но атмосфера уюта, и у Твена — не острая насмешка, но мягкий юмор. Потому-то так удались ему иллюстрации к прозрачно-чистому «Тому Сойеру».

Человек в гравюрах Будогоского поверхностному наблюдателю может показаться низведенным до детали, до стаффажной фигурки. На самом же деле, человек в них — мера и цель. И природа, которой отведено такое большое место в его работах, увидена и оценена человеком и вне этого не имеет собственного смысла.

Будогоский — лирик. Не только в том бытующем узком понимании, которое разумеет задумчивую мечтательность, поэтичность, но и главным образом в том, которое переносит центр тяжести с изображаемого на выражаемое, имеет главным предметом внутренний мир автора, олицетворенного лирическим героем. Единственный и подлинный герой Будогоского — герой лирический. Хорошо ощутимы его чистота, поэтичность, душевная мягкость, доверчивость и, наконец, простодушие — качество в наши дни редчайшее и оттого вдвойне драгоценное.

Простодушием взгляда на мир определено и острое формальное своеобразие работ Будогоского, давно обратившее на себя внимание критики и дававшее повод приписывать художнику подражание примитивистам. Суждение, легко напрашивающееся, но поспешное. Будогоский чужд всякой стилизации. Система выразительных средств выросла в его творчестве как естественное продолжение строя чувств и мыслей — того, что составляет сущность художника. Отсюда и пренебрегающее прямой перспективой решение пространства, будто опрокинутого на зрителя, которое позволяет как на ладони показать все, что нужно художнику, и сочетает противоречащие друг другу точки зрения так смело, как это могут только дети. Отсюда и тщательная выделанность и перечислительность деталей, словно художник поставил целью очертить каждую видимую им травинку и каждый видимый листок, не заботясь о пресловутой «обобщенности». Отсюда и своеобразнейшая манера Будогоского — доверчивое следование за многообразием природных форм и фактур и одновременно своевольное и упоенное ритмизирование их, превращение в пленительный узор, некую самодовлеющую драгоценность.

Не отсюда ли интимное очарование гравюр Будогоского — качество такое редкое в высоком, но несколько холодноватом искусстве ксилографии?

Гравюра на шмуцтитуле. Д. Левин. Литхово. Л., Детгиз, 1936Речь идет о гравюрах, но иллюстрации Будогоского бывали исполнены и пером, и акварелью, и карандашом, только по скудным цинкографским репродукциям в затрепанных книгах. Многие десятки оригиналов вместе с гравированными досками погибли в годы войны.

Война стала рубежом в его творческой судьбе. Художник подобного типа более чем кто бы то ни был нуждается в бережном и внимательном отношении. В. Лебедев, долго руководивший художественной частью ленинградского Детгиза, высоко ставил и понимал прекрасное искусство Будогоского, казалось бы, такое непохожее на его собственное.

Среди книг, над которыми работал Будогоский, попадались всякие — и проходные, и необязательные, — но главное место занимали темы, близкие художнику. Однако уже перед войной число книг заметно сократилось, а тематика их оказывалась все более пестрой и случайной. Все чаще ему, иллюстратору по преимуществу, заказывали не иллюстрации, а внешнее оформление — иногда даже для книг с иллюстрациями других художников. 

После войны обстоятельства сложились так, что его тонкий лирический талант долго не мог найти себе применения. Его специфическая манера не вязалась с распространенными тогда представлениями догматического толка о реализме; сказывалось и сильное в те годы предубеждение против ксилографии. И в Ленинграде, и в Москве, куда Будогоский переехал в середине 50-х гг., предлагаемая ему работа чаще всего сводилась к чисто декоративному оформлению книг самого случайного для него содержания. Результаты мало удовлетворяли его самого и мало говорили о том, что он в состоянии сделать. Художник большую часть времени стал отдавать промышленной графике.

Талант его не пропал втуне: и в этой области творчества он сумел оставаться самим собой, работать вразрез с господствующими в промышленной графике модными представлениями, сохранять присущую ему тонкую графическую культуру. Однако в книге он уже не создал ничего, способного стать в один ряд с чудесными произведениями 30-х годов.

Э. Кузнецов, Искусство книги : Выпуск 9 (1979)