Натан Исаевич Альтман (22 декабря 1889 - 12 декабря 1970) 

«Альтман — живописец, стремившийся к кристаллической ясности в сложнейших композициях. Конечно же, он — мастер театра, чувствовавший и любивший декоративность и условность сценической площадки. Но через всю его жизнь прошла и работа в графике и книге.

Альтман начинал в пору, когда в петербургской графике любое произведение вольно или невольно сопоставлялось с «Миром искусства». Он впервые приехал в Париж, когда там утверждался кубизм и все современное искусство должно было пройти через этот водораздел. Двойственность традиций помогла сформироваться собственному стилю художника. Она привлекала столь непохоже судивших об искусстве Б. Арватова и В. Жоржа. А. Эфроса и И. Эренбурга. Уверенности и основательности его рисунков могли бы позавидовать самые придирчивые поклонники академизма! А обложки книг, изданных в первые годы революции, поражают изобретательностью в сочинении эффектных декоративных композиций из элементов современной геометрической формы. В иллюстрациях к «Петербургским повестям» он не заземлял фантасмагорий Гоголя, не нарушая органичности его гипербол. Здесь Альтман выступал как мастер фантастического искусства нашего века... Его книги говорят о времени и вместе с тем они очень личны. И эта своеобразная свобода и раскованность в обращении с элементами формы, казалось бы известными и другим, умение легко и свободно «сыграть свою роль», загореться работой всегда вызывало и ответную благодарную реакцию зрителя. Искусство Альтмана и его творчество было и остается одной из интересных и увлекающих страниц истории нашей художественной культуры.»

В. Ракитин

Натан Альтман о иллюстрациях к детским книгам

В детстве у меня игрушек не было. Я рос в бедной семье, где игрушка была роскошью. Моими игрушками были разные предметы, животные, кошки, собаки, а когда я подрос, то и баран. Его держали в конюшне при лошадях хозяина дома, где мы жили. Конюхи верили, что баран охраняет лошадей от домового. Животных и неодушевленные предметы я наделял человеческими чувствами и поступками. Отсутствие игрушек и наличие некоторой доли воображения помогали мне видеть в обыкновенном необычное, в простых предметах — фантастические персонажи, помогали мне мечтать.

До сих пор у меня сохранилось влечение к необычному, фантастическому, и я с особым удовольствием иллюстрирую сказки, басни, делаю скульптуру из корней и коряг деревьев. ..

Когда я стал рисовать, то первыми объектами моих рисунков были мои «игрушки». Сидя на полу, под столом, я мелом рисовал их на нижней стороне крышки стола, а также на других, столь же «подходящих» предметах. Бумагу и карандаш я получил значительно позже.

Книжная иллюстрация, в том числе и детских книг, является лишь одной из областей моей работы художника, и, естественно, количество иллюстрированных мною детских книг весьма не велико.

Работа моя в стилевом отношении менялась в разные периоды моей жизни. Иллюстрации детских книг в этом отношении не являются исключением.

Иллюстрации 1912 года не похожи на иллюстрации, сделанные мною в 1925 году, работы 30-х и 40-х годов отличаются от работ 1925 года, а работы последних лет сделаны иначе, нежели предыдущие работы, но моя любовь к необычному сохранилась во всех периодах.

Те работы, в которых мне удалось выразить фантастическое, необычное (там, где литературный материал это позволял), оказались, как мне кажется, самыми удачными.»